МОИ ВОСПОМИНАНИЯ.

Когда я родился теперь и сам не знаю. Мама всегда  утверждала, что мой день рождения 21 октября 1924 год, а пришедшее  свидетельство из Коми республики утверждает: «Самойлов Василий Петрович родился 22. 02. 1924г. …о чём в книге записи актов гражданского состояния о рождении 1924 года октября месяца 23 числа произведена соответствующая запись за №328».Ну, и чему теперь верить, конечно, мама, наверное, лучше помнит. Это шутка, но пусть будет так, в феврале я просто родился, а в октябре я стал, раз зарегистрирован, гражданином СССР. Вот и нашли обе даты своё законное определение. Разыскивая свидетельство, я вначале написал заявление у Усть-Цилёмский сельский совет, но от туда мне ответили, что архивы сгорели и посоветовали обратиться в республиканский архив. Я так и сделал, указывая время рождения 22 октября 1924 года. Почему они такое выслали в окружной архив, а от туда мне, я не знаю, но больше я ни куда не обращался, пусть, подумал, будет так. Я в раннем детстве очень часто болел, на моём теле постоянно появлялись чирьи (фурункулы), мама говорила, что до 40 фурункулов  доходило и постоянно мне предрекали смерть, мол, не выживёт. У меня до сих пор сохранились отметки фурункулов, как привитая оспа на руках, на ногах, на теле. Александр родился 22 января           1926 г., но мы его звали Ляля, почему, мама говорила, что я не мог выговаривать его имя и звал Ляля, так для всей нашей семьи и для деревенских сверстников он остался Ляля. Дом, в котором я и брат Александр родились был двухэтажный, окна на первом этаже были забраны узорчатой решёткой. Мы занимали второй этаж (две комнаты и кухня). Как во всех крестьянских домах была поветь со  взвозом, где мы любили кувыркаться в сене, а когда его не было, просто играли с мячом. Мама не разрешала нам ходить на берег Печоры, и мы её слушались, но во дворе мы резвились в волю, обычно вдвоём.  Тётка Одка, так звали нашу хозяйку, была очень чистоплотная, сани и другие хозяйственнее предметы всегда прибраны, а двор, довольно больших размеров, подметён. Тётка Одка нас снабжала молоком, и, если мама собиралась стряпать, простоквашей, которую приносила в дыльнице (деревянное 20 сантиметров высоты ведёрко без ручки). Мама и тётка Одка иногда долго разговаривали, о чём, не знаю, так как мама всегда нас отправляла в комнату, а сами сидели на кухне. Мама часто пекла, хлеб, в магазинах   не было, да и пекарни в Усть- Цильме не было, наверное, пекла к праздникам плюшки, булочки, пирожки. Как мы ждали, когда папа придёт с работы, а он иногда задерживался долго, и все сядем за стол. Мама нам кусочничать, не вовремя есть, не разрешала. Не помню за чем, но мама иногда брала меня в очередь в магазин, что бы что- то купить, а было-то мне, когда уехали из Усть-Цильмы всего 5 лет. Конечно, в таком возрасте что-нибудь особенное сохранить в памяти сложно. 

ГУСЬ.

Это случилось в 1938 году в августе месяце где-то в конце, папа решил сходить на охоту. Папа был пунктуальный и законопослушный человек. Поэтому он раньше, чем открылась охота,  не мог уйти на охоту, но любил начинать именно с первого дня разрешения. Тогда мы жили на берегу Кононовской курьи в балаганах (на согнутых полукругом ивовых ветках натягивалось полотнище). У папы было прекрасное ружьё системы Зауэр, которое он купил еще в Усть-Цильме за двухмесчную зарплату учителя. Папа 2 патрона вложил в стволы немного постоял и со словами «может пригодится» сунул еще один патрон в карман брюк. Он прекрасно стрелял и на 2 патрона рассчитывал убить две утки, чего достаточно на обед и ужин, запасов он не делал. Конечно взял меня. Между обрывом тундры и берегом Кононовской курьи было несколько озёр,соединённых между собой ручейками. Папа предложил мне идти вдоль тундрового склона недалеко от берега озера по кустам впереди его, чтобы отпугивать уток тогда ему на другой стороне озера удобней будет стрелять. Так мы прошли 2 озера и ни одной души не встретили. После второго озера у ручья мы сошлись, папа посетовал, что ничего нету, закрутил папироску и сел покурить, я присел рядом, вытаскивал из пырея верхние побеги и с удовольствием ел нежные кончики. «Ну, что ж, посмотрим треть озеро» предложил папа, «их тут пять друг за другом». Я был предложению, не хотелось возвращаться. Я опять выполнял свою работу, но здесь лес был высоким и подлесок гуще. Озеро было метров сто шириной и не менее километра в длину. Так мы прошли почти до конца озера и опять ни одной души. Я не знаю, как чувствовал папа, но я был расстроен. И вдруг в траве заметил одну узенькую тропку, вторую, третью… Я громко, громко папе крикнул, чтобы он услышал «здесь какие-то тропы». И тут  сотворилось не вообразимое: лес зашумел, всё кругом затрещало, послышались какие-то не разборчивые звуки – садом суматоха. Я ничего не мог понять и папе крикнул «волки», но в это время услышал вначале один выстрел, потом второй. Я побежал к берегу озера по густой траве и по сухому многолетнему валёжнику, запнулся за что-то и упал на что-то мягкое. Смотрю, а подо мной птица расправив крылья, разглядел – гусь. Я быстро схватил  его за шею, сложил его крылья и взял в охапку и тихонько побрёл к берегу озера.  Удивительно, гусь смиренно сидел на руках, не пытался вырваться, падая я наверно его крепко ушиб. Выхожу на берег и вижу, на озере лежат два убитых гуся. Я перешёл ручей, это было в конце озера, и пошёл к папе, он, довольный охотой, стоял и курил. Я подошёл к папе, он, ничего не говоря, хотел погладить гуся, но тот так ощетинился, что папа отдёрнул руку, но достал из кармана верёвочку, которую всегда носил на всякий случай,  и перевязал гусю лапки. Когда я спросил «зачем это», он ответил «так он не убежит и не улетит», взял гуся из моих рук и посадил на землю. Действительно, гусь несколько раз предпринял попытку улететь, но не получилось и он смирился. Посидев немного, я попросил папу разрешить мне достать на озере гусей. Папа знал, что я хорошо плаваю, а ему, наверное, не хотелось раздеваться, разрешил. Я быстрёхонько разделся и плюхнулся в воду, она еще была довольно тёплая, разве в детстве бывает холодная  вода. Иногда весной до посинения купаешься, а потом отогреваешься у костра. Озеро было мелкое, до грудей, добрёл до гусей и выволок на берег. Довольные охотой мы пошли к балаганам, до них было километра четыре.  Я, конечно, нёс свою добычу, предвкушая, как я буду за ним ухаживать.

На  месте папа начал обрабатывать гусей, а я взял топор и пошёл в лес. Нарубив колышков и попросив у папы кусок старой сети, я соорудил жильё для своего питомца. Так в этой клетке он и жил пока не поехали в деревню. Гусь мирно расхаживал по своему жилью, спокойно брал из рук пищу, пил из миски воду, правда, миску часто опрокидывал, иногда издавал какие-то странные звуки, наверное, понятные ему, но мы не понимали. В деревне папа подрезал ему перья на крыльях, что бы не улетел, мама нашла курятник, новое жильё, в котором он вначале не желал жить, но потом смирился, выбора-то не было. В средине сентября стали выпускать на улицу, вначале привязывали ему прочную нитку для страховки, а потом не стали привязывать, послушный был. Уже поздней осенью гуляя на улице, одного не выпускали, когда пролетали стаи гусей и он слышал крик собратьев, почти вертикально ставил своё тело, расправлял крылья, вытягивал шею и громко прощался, наверное. Нам было жалко его и мы сетовали на то, что папа подрезал ему крылья, но папа говорил: «Вася, он сейчас не сможет жить на воле, просто не сможет добывать себе пищи и умрёт», это меня успокаивало. Наш друг вскоре совсем освоился и иногда высказывал свои претензии. Если кто-то из домашних проходил и не останавливался около его жилья, громко гагакал, надо было наклониться и ему что-нибудь нежно сказать, тогда он делал несколько шагов назад низко склоняя головой тихо пищал, мы переводили это «спасибо, до свидания», он успокаивался и можно было уходить. Так же он встречал домашних, тогда мы переводили «спасибо, входите пожалуйста». Однако, когда заходил посторонний человек, он поднимал страшный гвалт и не успокаивался пока кто-нибудь из домашних не подойдёт к нему.        

Гусь любил купаться. Каждую субботу, когда все уходили в школу, мама наливала в деревянное корыто воды, открывала клетку и он стремглав мчался к корыту, моментально запрыгивал в него, вытягивался во весь рост и спокойно лежал. Минут через пять начинал крыльями стучать по воде, разбрызгивая её, окунал голову в воду, поднимал, что бы вода текла по шее и всё это в полном молчании. Процедура проходила минут пятнадцать, выходил из купели на средину пола, садился и начинал клювом чистить перья. Мама в это время успевала сделать уборку в комнатах и приходила на кухню, чтобы начать убирать. Почистив перья, гусь подходил к маме, пищал и качал головой. Потом он степенно шагал к своему убежищу, ложился, засовывал голову под крыло и мирно спал, а мама принималась за уборку кухни.

Прошла зима. У гуся отросли новые перья, стали выпускать на улицу, боялись, что улетит, но зря. Гусь проявил новые страсти, он определил для себя территорию оседлости и, если кто-нибудь посягал на её, ревностно охранял. Рядом с нашим домом была сфиноферма и, если какая-нибудь свинья нарушала границы гусь расправлял крылья и со страшным гоготанием летел на свинью, та с визгом бежала от него, наверное, больно он клевал. Только одной собаки он боялся, если она приходила, но это было редко – хозяева собаки жили в другом конце деревни и привязывали её, гусь поднимался на крыло и улетал на озеро за нашим домом. С остальными собаками он поступал, как со свиньями. Не пускал в дом и людей, если они шли одни, приходилось выручать.  Иногда он улетал на весь день, а раз не появлялся двое суток, но при возвращении ложился на крыльцо и как кто-нибудь появлялся из своих, вставал, низко опускал голову, качал ею и тихо визжал – «извините, я хочу есть». Осенью, хотя у него была возможность, крылья отросли, но он остался с нами на вторую зиму. Почему не улетел со стаями пролетающих гусей, я до сих пор ломаю голову, неужели может быть такая сильная привязанность диких животных к человеку, что он меняет родную стихию, ладно бы я его поймал птенцом, тогда другой разговор, я же его поймал ленным, значит он, как минимум жил с гусиной стаей год . Неужели он чувствовал, что ему не хватит сил выполнить ритуал перелёта, именно в это время он отлучался на две суток. Летом следующего года мы поехали в Хоседа-Хард и гуся я оставил у соседа. Судьбу его не знаю

.                 МЕДВЕДЬ.

Мы с женой решили съездить по морошку на тундру. Обычно ездили с утра, пораньше, но тут то ли что то было дома нужно было сделать то ли…,в общем выехали в полдень. Погода была хмурая, но не плохая. Я завёл мотор быстро преодолели восемь километров, приехали в Большую Соптыягу, на своё любимое место еще с детской поры. Нашёл хороший ивовый прут, срубил его, сделал жене посошок, без него она не ходила, и мы начали забираться по крутогору. Я несколько раз оступался и скатывался на метр – два, но вскоре достиг вершины, ожидал жену. Она поднялась, поставила свой посошок у ёлочки, где стояло их не меньше полсотни и мы тихонько пошли к заветному болоту. В этот раз что-нибудь перекусить не взяли – поздно поехали. Морошечное болото нас встретило хорошим урожаем, мы быстро наполняли ведёрки этой сочной ягодой каждый на своём бугорке, у меня было уже около половины, как услышал крик «медведь». Я встал, обычно морошку, да и другую наземную ягоду сбираю на коленях, смотрю, а из восточного конца болота прямо на Машу бежит огромный медведь. Маша с криком бросилась бежать от медведя. Я, недолго думая, бросился, чтобы пресечь дорогу медведю одновременно кричу Маше «не бегай, встань за меня, не бегай…», так повторял несколько раз пока не оказался перед ней. Медведь уже бежал метрах в десяти, я выхватил нож из ножни и всал, как вкопанный, думая, что мне делать, если он набросится на меня. Медведь не добежал метра четыре, с ходу сел на задние лапы, передние поднял над головой и сильно заорал. Так мы стояли около минуты, я всё раздумывал, как мне поступать, промелькнули в голове различные байки, когда то прочитанные, но все они были с матёрыми медвежатниками, а я… . Но всё таки выбрал: или я суну руку в его раскрытую пасть, схвачу язык у основания, не дам стиснуть челюсти и перережу глотку, или брошусь по него и ножом распорю живот (нож у меня всегда был идеально наточен). Медведь не проявлял агрессии, очевидно, мой упорный взгляд действовал на него. Я снова стал очень громко отдавать команды «не отворачивайся от меня и, пятясь задом, тихонько иди к лесу, не бегай, стучи вёдрами» и другие команды, но глаз со зверя не спускал. Я знал, тигр никогда не нападёт спереди, всегда с тыла, индейцы даже надевали маску ни затылок, что бы тигр не набросился со спины. Расстояние между нами стало метров семь, медведь поднялся на задние лапы и, храпя, зашагал к нам, но интервал три-четыре метра соблюл и остановился, но сейчас стоял на всех четырёх лапы, оскалив зубы в высоко поднятой мордой. Мы остановились на минутку, я ожидал очередного манёвра медведя, но он не чего не предпринимал, я вновь стал командовать Маше и снова начали потихоньку ретироваться. Медведь еще раз шесть пытался сокращать расстояние, но болото кончалось, за спиной был березняк. Мы, пятясь, подошли к берёзовому кусту, до медведя было метров десять. Не спуская глаз с медведя, я начал рубить берёзу диаметром сантиметров семь, толще не было. Срубив берёзу, я заострил раздвоившуюся верхушку и получилось вроде рогатины. Мы, пятясь, поднялись на вершину холма, медведь сидел на своём месте и всё еще рычал. Спустясь с холма в низину, я срубил осину около дести сантиметров в диаметре, отрезал полено около метра в длину, обработал рукоятку и дал Маше на всякий случай. Сейчас вооружённые мы быстро пошли к лодке, я часто оглядывался, прислушивался, не шумит ли лес, но всё было спокойно, спустились к лодке, оттолкнулись, я завёл мотор, включил скорость, поехали. Вот сейчас меня начало трясти, да так, что заметила Маша и спросила «что с тобой», я не ответил и только дома мог говорить, в таком нервном напряжении я был в течение, примерно, двух часов. Удивительно, но мне запомнилось, как медведь бежал, его бег напоминал замедленные съёмки в кино, он не бежал, а плыл по воздуху, плавно передвигая конечности, неужели так грациозно они бегают. Почему в этот раз у меня не было собаки, без её я никогда не езжу, она бы была хорошим помощником, у меня всегда были охотничьи собаки и хорошо натасканы мною еще щенками. Так это болото мы прозвали «медвежьим» и много раз потом кормило нас морошкой.                 

ОХОТА НА ЛОСЕЙ.

В начале семидесятых годов я подружился с замечательным человеком Валерием Ивановичем Бараковым, с его братом Вячеславом я дружил раньше. Валерий Иванович, его я звал «начальник», работал заготовителём пушнины, дикорастущих ягод и грибов, шкур домашних животных от зверопромхоза. Он был страстным охотником и ежегодно получал  разрешения на отстрел лосей. Обычно осенью давали три-четыре разрешения, но сначала января начинали предлагать не реализованные другими охотниками лицензии. Ежегодно мы с начальником реализовали двенадцать - пятнадцать лицензий. Даже был год, когда мы отстреляли семнадцать лосей. Только одно разрешение было спортивное, все остальные промысловые. Чем же они отличались, реализуя промысловое разрешение, охотник берёт себе сбой, шкуру и тушу мяса обязан сдать государству, а при реализации спортивного разрешения сдаётся только шкура, всё остальное забирает охотник, но промысловое разрешение даётся бесплатно, а спортивное нужно выкупать. Прихожу я к начальнику на день рождения 9 февраля, а он мне говорит «Звонил Чуклин, пропадает спортивное разрешение, я отказался, 12 го кончается срок охоты, не успеем». Я начал его уговаривать, что успеем, что звони Чуклину, что пусть скажет номер разрешения, пусть завтра высылает бумагу, что… Валерий со мной согласился и начал до застолья решать этот вопрос. Изрядно посидев, я ушёл с женой домой, чтобы завтра в десять утра быть на буране. Километров за пятнадцать от Виски была одна из наших избушек. Подъехав к избушке на речке Чулома, мы не перекусывая решили проверить наши места, не прошёл ли лось и вскоре наткнулись на след. Он справа по кустам я слева поехали по ходу следа. Вскоре он увидал промелькнувшего в кустах сохатого, но выстрелить не успел. Он успел через открытую поляну проскочить в другой лесной островок, пока в этих кустах мы его искали. Объехали островок, смотрим, а его след направлен к другому  лесному участку. Пока мы искали здесь, он сменил место. Так мы гнали его километров двадцать пять. Стало сильно смеркаться, мы направились к избушке, что бы до наступления темноты подъехать к знакомым местам и не заблудиться. Благополучно добравшись до избушки, мы наскоро соорудили ужин и крепко уснули, утомлённые ездой по тундре, да еще с похмелья. Ни свет, ни заря проснулись, перекусили вчерашними остатками от ужина, заправили термоса, завернули в газету что-нибудь перекусить и, еще в темноте, отправились на поиски успеха. Ехать было легко, вчерашнюю колею не занесло. Подъехали к перелеску, объехали его с разных сторон и встретились на другой стороне лесного острова. Ни Валерий, ни я не заметили выходящих следов, значит, лось был тут. Немного посовещавшись и наметив план действий, начали штурмовать лес. Я почти сразу завяз в глубоком снегу, долго возился, освобождая буран из снежного плена, наконец, вырвался и поехал на звук бурана Валерия. Оказалось, что лось успел выскочить и подбегал к лесному острову, но пошёл обратно. Повторялось вчерашнее, мы пригнали его туда, откуда начали гнать вчера. Я ехал по одну сторону лесного перелеска, Валерий, чуть сзади, по другую. Вдруг лось промелькнул в кустах  сзади меня, я вскинул карабин, передёрнул затвор и в это время на большой скорости он показался напротив меня, я выстрелил, это был первый и единственный выстрел за два дня охоты, но лось скрылся. Промазал, в досаде сетовал я, сел на буран и поехал в надежде перехватить  его в конце перелеска, где кусты были ниже. Подъезжаю, приготовился стрелять, нет, но по скорости должен быть. Вдруг с другой стороны перелеска на большой скорости подъезжает Валерий «ты чего тут стоишь». Я еле вымолвил «понимаешь, вроде близко был, а промахнулся». «Ну да ладно» проговорил Валерий, улыбнулся и сказал «лежит он». Оказалось, лось по инерции пролетел метра три и упал в высоких кустах. Подъехав к лосю, мы достали термосы и выпили чайку за удачу. Освежевав лось, мы договорились, что половину туши от головы мы отправим Чуклину, а вторую половину разделим поровну. Привязали собак в разных сторонах от разложенного на снегу мяса, что бы звери – лисица, росомаха, песец не подходили и не на пакостили, уехали на ночлег в избушку.

  Однажды выехали с Валерием на охоту, не долго ездили, наткнулись на след и начали отслеживать, но довольно далеко, километров за пятнадцать нашли его лёжку. Лось встал и ошарашено смотрел на нас. Так ни когда не было. Мы скинули карабины, тогда у нас были карабины СКС, Валерий выстрелил, он бел много моложе меня и с более быстрой реакцией, лось упал около кустов. Мы подъехали, посмотрели, мёртв, отъехали к густому кусту, что бы ветер сильно не задувал, и начли трапезу, положив в сторону карабины. Мы еще не закончили чаёвничать, а лось вспрыгну и изо всех ног в ближайший перелесок. Вот незадача. Пока мы всё убирали в бураны, заведи их, он проскакал около двух километров, а там довольно густой лес. Мы договорились, что я поеду по одну сторону впереди Валерия и буду шуметь, чтобы лось держался валериной стороны, он стрелял лучше меня. Я несколько раз заезжал в лес, но обнаружив следы, выезжал и гнал буран без жалости. Наконец, пересекая перелесок, я не обнаружил следов, а это было уже километров за десять от того места, где мы чаёвничали. Я поехал обратно всё время пересекая перелесок, и вдруг слышу выстрел не далеко от меня, потом второй. Подъезжаю и вижу, Валерий стоит на сидении бурана с карабином на перевис «кажется взял» промолвил он. Поехали в лес, лось лежал без движения. Уже сморкалось, мы перекусили, накинули петлю на шею лося, другой конец верёвки подцепили за крюк моего бурана и двинулись к избушке. В подобных случаях  Валерий всегда ехал впереди, протаптывая мне дорогу, он лучше ориентировался на местности и мог выбрать самый короткий путь, потом, у него была феноменальная память на местные ориентиры, а это крайне важно особенно в темноте. У избушки, при свете фонарей, разделали тушу и приготовили царский ужин из грудинки – самого лучшего куска вина у нас в избушке никогда не было.

В этот раз первый день охоты был неудачным, мы даже ни одного свежего лосиного следа за весь день не могли встретить. Вернулись в избушку затемно, приготовив ужин из запасов, привезённых из дома и заготовив дрова на завтрашний день, улеглись спать в надежде, что завтра повезёт. Проснувшись рано утром, позавтракав, мы направились в противоположную сторону. Проехав довольно большое расстояние наткнулись на лосей. Их было пять штук, я выстрелил в самого ближнего, тогда у меня было дробовое пятизарядное ружьё МЦ, чувствую, что попал. Почему Валерий не стрелял, не знаю, он был немного в стороне от меня, наверное, не видел. Три лося бросились влево, а два вправо, а так как Валерий был справа от меня, погнался за ними, я за тремя, но из этой тройки двое где-то скрылись, остался один. Нечего делать один так один. Я с него не спускал глаз, кустарники были низкие, на буране ехать было возможно, изредка, сквозь кусты я видел его рога, и даже еще раз была возможность выстрелить, но лось не уменьшил скорости. На расстоянии двадцати метрах друг от друга мы вырвались на чистую поляну, лось резко изменил курс, нагнул голову и бросился на меня, я стремглав скинул ружьё, передёрнул затвор, в магазине еще было три патрона, и выстрелил прямо в лоб. Лось ткнулся в буран, чуть не опрокинув его, я кубарем полетел в сторону, не поняв, что случилось. Когда я встал и осмотрел место событий, понял, меня отделяло от смерти четверть секунды. Я знал пословицу «идёшь на медведя, готовь йод и бинты, идёшь на лося, готовь гроб». Уже темнело, а товарища не было. Я стал свежевать лося, но всё оглядываюсь по сторонам. Вдруг увидел на тундре, километрах в трёх, еле мигающий огонёк, я вскочил на буран, высоко поднял руку и дал ответный сигнал, на тундре сигналить прекратили, я успокоился и продолжил обрабатывать лося. Минут через сорок подъехал начальник, он, ничего не говоря, посмотрел на лося, на буран, достал из своего бурана фонарик и пошёл по следу лося  от бурана. Исследовав, он всё понял и такой мне дал разнос, что я еще раз прочувствовал трагизм моего тогдашнего положения. Уже совсем было темно, когда мы разделали тушу, оставили собак охранять добычу и уехали на становище. Теперь рога от этого красавца украшают мою квартиру.     

Как-то раз, выехали мы на охоту, у Валерия сильно болела голова после…ну да и так понятно, немножко задержались в избушке и на заветные места. Первая остановка была, если не встретим следа, у берёзы на средине пойменного болота, обычно Валерий заползал на берёзу, осматривал кругом, нет ничего, ехали километров пять до следующей берёзы и т.д. Но сейчас уже каждый своей дорогой. Сейчас Валерий ничего не увидел, мы хотели разъезжаться, как он меня предупредил «Петрович, так он меня всегда звал, всего два разрешения больше не стрелять». Он в одну сторону я в другую. Проехал я не больше трёх километров, как в упор разъехался в трёх отдыхающих лосей, они встал, не понимая в чём дел, а я не зевал. Сразу двух положил, а третий раненый поковылял от меня. Я забил магазин карабина обоймой патронов и поехал отстрелять подранка. Вскоре догнал, отстрелял и приволок к двум лежащим. Валерий подъехав к очередной берёзе и не увидев меня, перекурил в ожидании и поехал искать, вскоре он наткнулся на мой след и подъехал ко мне. Ох, и досталось мне за самоуправство, тем более, что это было в конце охотничьёго сезона и разрешений могло не быть, но я уговорил его сделать так, одну тушу мы разделим себе. Разделали лосей, одну шкуру он велел отнести подальше и зарыть  в снег, что я сделал, привязали собак и уехали в избушку, прихватив кусок мяса на ужин. Утром уже с санями приехали за мясом, отвязали собак и начальник скомандовал «принеси шкуру, буду просить у Чуклина лицензию. Я не сопротивлялся, он отвечал за охоту и отстрел. Это было первый и последний раз, когда хотели совершить беззаконие. Разрешение он добился – в Пёше не могли реализовать. Годы лосиной охоты были прекрасное время отдыха для души и тела, когда целыми  днями в эмоциональном напряжении, когда каждый раз что-то новое, когда за день до того устанешь, что на нарах блаженно растягиваешься. Тогда, бывало, приедешь на избушку, зайдёшь, присядешь на край нар и, невольно вырвется «вроде притомился», тогда начальник скажет «Петрович, сколько тебе годиков» и вспомнишь – за семьдесят. За годы охоты мы отстреляли более двухсот сохатых. Всё было и тонули, и в болотной трясине мучились, вытаскивая бураны, и во время растепьля толкали бураном другой буран, чтобы хоть как то двигаться по бездорожью, и захлёбыавались в снежных сугробах, до пота в мороз мучаясь, чтобы освободиться из снежного плена, и кувырком летели под откос в ручей, и… разве можно перечислить все неурядицы, которые помогал не нам, а тем, за которыми мы гонялись. Может кто-то нас упрекнёт в алчности, в бесчеловечности, в жестокости…-ничего подобного во мне не было и нет. Разрешение государственное не мы, так другой реализует, другое дело – охотничья страсть. Это многим не понятно. Тогда ты весь под страстью охоты, у тебя нет другой мысли, а, если покажутся рога, то ты переполняешься адреналином, всё остальное ни почём. Как-то раз увидел сохатого и погнался, одной рукой держу руль бурана, в другой автомат, полчаса гонялся, пока не взял и страсти успокоились, смотрю, а пальцы у меня белые, на улице был мороз за тридцать, а я всё это время без рукавиц, утерял где-то дорогой, пришлось оттирать снегом. Вот так.

.                                                     ВЕЛИКОВИСОЧНОЕ.

В 1929 году папа узнал, что в Виске открывается школа крестьянской молодёжи (ШКМ) с рыбопромышленным уклоном и он решил переехать туда. Как и с кем договаривался, куда и кому писал, я не знаю. В Усть-Цильме купил лодку, сложил скарб, посадил меня и трёхлетнего Лялю и отправился в путь, вниз по Печоре. Ветерок был юго-восточный, едва шевелил прус, парус – любимая снасть на судне у папы. Я не помню, сколько мы ехали, но папа несколько раз останавливался обычно у песчаных пляжей, наверное, чтобы меньше было комаров, кипетил чайник и мы снова, перекусывая в лодке, плыли дальше. Папа забрасывл блесну и тащил за лодкой, и вот на блесну клюнула щука, немного повозившись, папа вытащил её в лодку. Ох, и огромная мне показалась рыбина, но папа пристал к берегу, почистил и всю сварил в котелке. Ухи и щуки нам хватило на обед, на ужин, вроде, не осталось. Как и когда мы прибыли на место, я не помню, наверное, на вторые сутки ночью и папа нас спящих вынес на квартиру, комнату и кухню в доме Филитеровых. Вскоре приехала мама с грудной Олей на пароходе. У Филитеровых мы жили несколько лет, но в памяти почти ничего не осталось, кроме того что я сильно болел, да пожар, когда горела колокольня. Тогда я болел, мама одела нас на всякий случай, дом был рядом с пожаром, и мы стояли у окна, наблюдая за пожаром, уж очень высоко летели головни и падали на скотные дворы, из которых были выгнаны коровы и лошади, и на сепараторное отделение (маленький домик), так как был слабый северо-восточный ветер. К колокольне невозможно было  подступиться, её и не гасили, но берегли соседние дома, гасили головёшки и новые возгорания. Через два дня ряд учителей и папу арестовали. Мама сшила ему сумку, положила сухарей и посадили в доме Володиных, через два дня освободили. В 1930 году мы переселились в жёлтый дом, занимали второй этаж,  кухня и две комнаты, здесь родился Дима, но не исполнилось и годика, умер. Нижний этаж (подвалы, переделанные под жильё) занимали Пуменовы, он был завхозом в школе, она фельдшер в больнице, врача тогда не было. Зима 1932 года была очень холодная, а школу топили дровами, привезёнными из леса, как говорили, с топора, запаса дров Пуменов не мог создать, не каждый в мороз хотел ехать в лес. Наступили мартовские каникулы, а мороз держался под сорок градусов. Была пятница, уже сутки не топлена школа, а мороз усилился, (Пуменов примечал погоду по пятницам) значит ожидать, что кто-нибудь поедет по дрова нечего, он побоялся, что ему пришьют вредительство (он был офицер царской армии) и повесился. Вскоре его жена с сыном уехали из Виски, внизу сделали избу-читальню, а через несколько лет столовую для школьного интерната. В это время в школе работали Рудаковы Михаил Владимирович и Ольга Александровна, у них был сын Валерий, который учился уже в пятом классе и дочь Рита, моложе меня на два года, маленького роста, мы прозвали её дюймовочкой.  Рита постоянно приходила к нам, ей было интересно с нами, так как Ляля был её возраста, а Оля на два годика моложе. Кроме того Риту всё время дразнил Валерий блохой, вот и спасалась она у нас. Как-то раз я пришёл к ним в гости, мы с Ритой сели за стол и смотрели картинки в журнале, пришёл Валерий, оттолкнул наш журнал и стал готовить уроки, недовольная Рита что-то ему сказала, и, как из рога изобилия полилась ругань «блоха, блоха…», так Валя дразнил Риту. Она не выдержала и крикнула отцу в другой комнате «папочка Валя дразнится», «Валя, перестань», Валя наклоняет голову и тихо, смотря в упор «блоха, блоха…». «Папочка, Валя всё еще дразнится», снова папочка вмешивается. «папочка, я ничего не говорю, отвечает Валя, а сам правой рукой имитирует скачки блохи. Конфликт разрешился тем, что папочка зашёл в комнату, взял сыночка за ухо и вывел. Уже с детства у Вали был паршивый характер. Как-то одно лето с папой на рыбалку на несколько дней поехал Михаил Владимирович и взял с собой Валю, так он постоянно что-нибудь напакостит и обвинит меня. Папа знал мой характер, знал, что, когда я один или с Лялей такого не бывает, не стал брать Михаила Владимировича, если он хотел взять Валентина.               

8 мар 2024 г.
Прекрасные северяночки!
В этот день весны, красоты и нежности мы с огромным удовольствием вновь выражаем признательность и благодарность за то, что вы ежедневно украшаете мир, дарите нам повод для улыбки, а также стимулируете к большим достижениям и героизму.

23 фев 2024 г.
Уважаемые земляки!
От имени Совета и администрации Заполярного района поздравляем вас с Днём защитника Отечества!

9 фев 2024 г.
Уважаемые сотрудники Нарьян-Марского объединённого авиаотряда, ветераны отрасли!
От имени Совета и администрации Заполярного района поздравляем вас с Днём гражданской авиации России!